Начало здесь (клик)

Если вы, уважаемые читатели, думаете, что роман в стихах Александра нашего Сергеевича произведение законченное, то вы глубоко ошибаетесь. Недавно недалеко от Санкт-Петербурга был обнаружен древний артефакт, проливающий свет на происходящие в романе события.

Артефакт этот нашла учёная собака историка-краеведа Ильи Николаевича Штольц-Петрушевского по кличке Корнелиус.

Утром, когда учёная собака Корнелиус со своим краеведом на поводке отправился гулять по улицам города, им был найден трухлявый берёзовый пень у разрушенного забора старого парка. Пень этот выглядел настолько трухлявым, что учёная собака Корнелиус сразу обратила на него внимание.

«Интересненько, — подумал Корнелиус, — Этому пню лет стошыссот, а он ещё пахнет. Ну-ка я его понюхаю!»

Вот так началась правдивая история поэмы в стихах А.С. Пушкина «Евгений Онегин», описанная пером… или не пером… описанная… чем там коты описывают свои похождения на ближайших пнях и стволах деревьев. Вот этим самым «пером» и была описана история Евгения Онегина, только с точки зрения Кота Пипы, проживающего в усадьбе помещиков Лариных.

Трухлявый пень в те времена был молодой берёзкой и барский кот Пипа часто приходил, чтобы вылить на него свои жизненные наблюдения. А поскольку кот был человеком цельным, то своими жизненными наблюдениями он не разбрасывался где попало, а лил всегда в одно место — на этот самый трухлявый пень. То есть на молодую берёзку.

Спустя стошыссот лет, когда молодая берёзка стала трухлявым пнём, её и нашёл учёный пёс Корнелиус со своим историком-краеведом Ильёй Николаевичем Штольц-Петрушевским.

— Нравится тебе такое начало? — спросила я Маняху, — Или что-то поменяем?

— Пока нормально, — ответила кошка, — Дальше ведь про собаку мы не будем упоминать? Хочу, чтобы дальше всё было про кота.

— Ну, как бы да… Собака нашла метки кота семейства Лариных и дальше мы будем читать только их.

— Тогда нормально. Главное — поменьше собак, — одобрила мой план Маняха.

Факт обнаружения (за)меток Кота Пипы был тут же опубликован Корнелиусом на всех интернет порталах Собачье/Кошачьего мира. Записи пришлось восстанавливать, ибо время уничтожило части из них. Но кое-что восстановить всё же удалось.

По сети С/К-интернета тут же разлетелись главы исторического романа Кота Пипы под названием «Евгений Онегин. Новый взгляд на события». Коты, кошки и собаки всех мастей упоённо читали метки Пипы, организовывая в своих странах, районах и кварталах фан-клубы давно усопшего кота.

Почитаем их и мы.

Сегодня хозяйка сказала, что я француз и зовут меня не Пипа, а Пипппа. Она меня так и зовёт — «Пип-п-па!»

Хозяин звал меня Пиппон, или Гаппон, или Баллон. Ему всё равно было, как меня звать, лишь бы я у него на коленях лежал и ноги ему грел. Умер он уже давно, старый был.

Дочки хозяйские, барышни Татьяна и Ольга, зовут меня Пипочка, Пипуня или Пипуся. Они глупые ещё, хоть и выросли выше матери.

Вот и всё семейство. Есть ещё псарня, коровник, свинарник и челядь. Но они в дом не вхожи. Семья у нас — три дамы да я, единственный кавалер среди них.

Хорошо в доме было, пока барышни маленькими были, а как вошли они в возраст, так маменька ихняя, хозяйка моя, стала им женихов искать. На балы возить стала. Наденет на них чепчики с корсетами — и скачут на бал на кобыле нашей Пегашке. Ну, не на самой кобыле, а на тележке, которую к Пегашке привязывает кучер Тихон. Он же за руль садится и всех трёх дам на бал отвозит и привозит.

После того как младшие барышни с бала вернутся, житья мне от них никакого нет. Особенно от младшей, от Ольги. Схватит меня в охапку и кружит по комнате:

— Ах, Пиппуня, — говорит, — Какого я корнета Оболенского на балу повстречала! А как он смотрел на меня! Ангажировал на две мазурки! А Танюшу только один раз ангажировал. Только ты ей не говори, что я тебе сказала, а то она обидится.

Между барышнями всегда спор был — зачем Ольга всех любит. И корнета Оболенского любит, и поручика Ржевского, и улана Потоцкого. Как приедет с бала, так только про них и щебечет.

А Татьяна, та наоборот, барышня серьёзная. Она на балы ездить не любила. Только их уважения к маменьке своей, моей хозяйки, и ездила.

— Я, — говорит, — знаю, что любовь свою встречу один раз и на всю жизнь.

Вот такая старшая барышня у нас. Серьёзная. Сестру свою младшую часто журит за ветренность и кокетство. Но та только смеётся и меня щекочет.

Однажды к нам поручик Ржевский с корнетом Оболенским изволили явиться. Уж не знаю, приглашены ли они были, или нет, но маменька их визиту совсем не рада была.

— Надолго ли к нам, господа? — с порога спрашивает она их.

— Дык ручки поцеловать барышням Татьяне и Ольге заехали, премногоуважаемая маменька, — отвечают, — Но прежде вашу длань просим позволения облобызать. Позвольте-с!

И сапожищами своими щёлкают, как петухи в нашем птичнике. Барышни в соседней комнате в щёлку подглядывают, что маменька скажет. Разрешит ли гостям на обед остаться.

— Чем занимаетесь, господа? Далеко ли полки ваши стоят? — спрашивает маменька после того, как господа к её ручке приложились.

— Полки стоят через лес от вашего поместья, два часа галопом, — отвечает господин Ржевский, — а занимаемся мы только самыми приятственными делами. Вот, например, вас посетили. И скоро, — говорит, — бля, — говорит, — на бал. Опять! Будут ли там барышни Татьяна и Ольга?

А маменька, наивная, ручками хлопает и переспрашивает из вежливости:

— С корабля на бал? Ах-ах-ах! Какие вы, господа, благородные люди!

На обед поручика и корнета, конечно, пригласили. Я там тоже был, на пустом стуле сидел и слушал. Уж позвольте, не буду пересказывать, что этот поручик Ржевский барышням рассказывал. Я-то понял всё, потому как часто на скотном дворе бываю, с поросями да козлами разговариваю. А барышни-то чем виноваты? Хорошо, что половины из поручиковых речей они не поняли по чистоте своей душевной. Зато маменька сидела мрачнее тучи. После обеда попрощалась с гостями и сказала больше их на порог не пускать.

Странные люди эти люди. Придумали себе языков разных, а зачем? Чтобы друг друга не понимать. Например, есть у них язык, на котором они мяука… говорят. Называется — русский. Ну и мяукали… и говорили бы они на нём! Так не же. Они нанимают себе учителя с другим языком, чтобы тот их учил разговаривать непонятно. А свой родной язык не учат.

Барышням Ольге и Татьяне, когда они ещё маленькими котёнками были, маменька с папенькой наняли такого — мсье Пьера из города Парижу, чтобы тот их дочерей непонятному парижскому языку учил. Лучше бы господина Пушкина из соседнего поместья вызвали, тот бы их научил правильно мяукать… говорить.

А мсье Пьер… тьфу на него! Прежде всего, он меня невзлюбил. Ругался по своему, по-парижски, что я на его фраке шерсть оставляю. А зачем он свои фраки бросает где попало? Отдавать надо Глашке-горничной, она на вешалку повесит. А не бросать свои фраки на софе, где у меня законное гнездо.

Барышень наших учил балакать по своему: моншер, плезир, шампань… В перерывах между лекциями деньги с них собирал на шторы. Байки всякие им рассказывал, как у них в Париже улицы с мылом моют. А я так думаю — это ж как надо свой Париж так загадить, что потом с мылом улицы мыть?

Не нравился мне этот Мсье Пьер. Мало того, что он меня не любил, так он ещё и русского учителя от барышень интригами отвадил.

Продолжение скоро на канале