Навигация по рассказам о коте семействе Лариных и его (за)метках о происходящих событиях в романе А.С.Пушкина «Евгений Онегин» ЗДЕСЬ (клик по синим строчкам)

Вздохнула барышня Татьяна Дмитриевна и вывела первые строчки:

Я к вам пишу – чего же боле?
Что я могу еще сказать?

— Лучше не надо ничего говорить, — попробовал я остановить барышню, — Он в прошлом месяце супругу помещика Руцкого совратил, в семействе теперь раздор. А ещё раньше тоже был замечен в подобном… Не пишите этого письма, Татьяна Дмитриевна…

Но она меня не слушала.

Теперь, я знаю, в вашей воле
Меня презреньем наказать.

— Подлец он, — сказал я бедной Татьяне Дмитриевне, хоть она и не понимала моего языка, — взбаламутил чистую душу своими комплементами…

— Он благородный, Пиппа, — вдруг сказала барышня и погладила меня по голове, — Он не осудит меня, он поймёт.

— Да вы слышите меня? — обрадовался я, но тщетно. Татьяна Дмитриевна уже писала далее, не прислушиваясь к моему мурчанию.

Но вы, к моей несчастной доле
Хоть каплю жалости храня,
Вы не оставите меня.
Сначала я молчать хотела
Поверьте: моего стыда
Вы не узнали б никогда,

— Эх, барышня… лучше б молчали… Ну его к лешему, Онегина этого… Чует моё сердце, добром это не кончится.

Когда б надежду я имела
Хоть редко, хоть в неделю раз…

Окно светлицы распахнулось от ветра и чуть не опрокинули на пол горшок с геранью. Татьяна Дмитриевна метнулась к цветку и успела его подхватить. Поставила на окно, но закрывать его не стала.

— Жарко, Пиппа, да? — спросила она меня, — Оставим окошко открытым.

И вернулась опять к своим запискам.

…Хоть редко, хоть в неделю раз
В деревне нашей видеть вас,
Чтоб только слышать ваши речи,
Вам слово молвить, и потом
Все думать, думать об одном
И день и ночь до новой встречи.

— Чо эта вы тут делаити?! О, спасибо за гераньку.

В окне появилась голова нашей кобылы Пегашки, что возит барышень на балы в город. Пегашка уже жевала герань, зараза такая.

— Ты как тут?! — зашипел я на кобылу, чтобы не мешала, — Иди в стойло!

— Дык там Тихон кибитку разобрал, — ответила Пегашка с полным герани ртом, — меня вот выпустил на вольный выпас. Сейчас вашу герань доем и пойду яблоки в саду подбирать. А вы тут чо делаити?

Я понял, что отвязаться от Пегашки не получится. Кобыла она добрая, но уж весьма бестактная. Надо бы отвлечь её, чтобы Татьяна Дмитриевна сохранила ясность мысли.

— Письмо пишем, — буркнул я, а сам думаю: «как бы мне тебя отвлечь?»

— Жениху, что ль? Этому, с позапрошлого бала? Ой, лихо, ой, беда!

— Чего раскричалась? Почему лихо? Что ты знаешь? — всполошился я и показал кобыле кулак, — Тихо говори, не отвлекай барышню!

Пегашка проглотила последние листочки герани, оставив в горшке обглоданный пенёк, и начала шептать:

— Дык сохнет же барышня по нему. Онегин, кажется, зовут того барина?

И поведала мне Пегашка, что про того Онегина люди говорят:

— Наследник он богатый, — начала кобыла, сглотнув тревожный комок в горле, герань ей поперёк встала… — про него господин Пушкин в своей книжке ещё писал… эээ… как это было… «Вот наш Онегин — сельский житель, Заводов, вод, лесов, земель Хозяин полный…»

— Ты, что ль, книжки читаешь? — удивился я. Вот уж не подумал бы, что наша единственная на всю усадьбу кобыла умеет читать.

— Та не-е-е, я не читала. Просто, когда я господина Пушкина из соседнего имения к нам в гости везла, он в кибитке книжку свою сочинял, а я подслушала. Он её громко сочинял, на всю ивановскую глотку драл. Встанет в кибитке во весь рост, руки раскинет — и давай книжку сочинять на все четыре стороны: «МОЙ ДЯДЯ САМЫХ КРЕПКИХ ПРАВИЛ!!!!»

Я чуть в обморок вместе с чернильницей не грохнулся, так она громко господина Пушкина передразнила.

— Дура! Чего орёшь! Барышню напугаешь!

— Это не я ору, это я показываю, откуда я про барина Онегина знаю. А барышня наша, — она мотнула головой в сторону Татьяны Дмитриевны, — вообще ничего не замечает, так что можно хоть гопака плясать.

Татьяна Дмитриевна, и правда, вся ушла в сочинительство письма. Сидит, болезная, слёзы льёт, кончик пера гусиного мусолит и строчку за строчкой на бумагу записывает. Потом чёркает и опять записывает. И никого не видит и не слышит.

Далее Пегашка продолжила:

— Ну, слушай, что я про барина Онегина узнала. Сначала у него папенька умерли, да долгов в наследство оставили. Ну, этот повеса всё своё имущество и раздал кредиторам. Мол, подавитися, нате вам моё недвижимоё имущество. А сам стал жить скромно. Но вскоре ему повезло — дядя у него помер, а дядя богатый был, настоящий буржуй и эксплоприатор. У него этих заводов-пароходов, что у тебя блох.

— Нет у меня блох, — возразил я, — меня маменька отваром полыни каждую неделю протирает. Ты не отвлекайся, а дело говори.

— Повеса он, — страшным шепотом сообщила мне Пегашка, — повеса, бабник и… — округлила она глаза, — ФРАНТ! Болеет он! Нельзя к нему барышню близко подпускать!

— Франт это не болезнь, — вздохнул я, — это такая особенность организма, а не болезнь. А вот то, что он любитель «сладенького», то это беда. Вот тут нужно барышню нашу предостеречь.

Кобыла хотела возразить мне, что про сладкое она не слышала, но тут за дверью светлицы раздались шаги и негромкий стук в дверь. Татьяна Дмитриевна, прикрыв письмо шалью, позволила войти стучащему. Я успел махнуть Пегашке, чтобы она свою лошадиную голову из окна спрятала.

— Танюша, душа моя, что так поздно не спишь? — вошла в комнату маменька.

— Да так… не спится, — уклончиво ответила барышня.

— А коль не спишь, то не натрёшь ли ты мне поясницу? Так ломит с самого утра, сил никаких нет. Глашу не дозовёшься, Оленька спит уже. Пойдём ко мне в опочивальню, у меня там настойка для растирания приготовлена.

Хозяйка, даже не обратив внимание на оплывающую свечу и кусочек бумаги из-под шали, увела за собой Татьяну Дмитриевну. Эх, какая же маменька невнимательная! Да я бы… да я бы приказал всё мне рассказать. Уж я бы не допустил поругания над честью своей кровинушки. Но маменька наших барышень никогда не интересовалась их внутренним миром. У неё одни варенья да соленья на уме. Эх, маменька…

Однако грех было не воспользоваться ситуацией. Быстро сбросив со стола шаль, я впился взглядом в строки письма, не заметив, как в окне снова показалась голова нашей Пегашки.

Вот что я прочёл.

Но, говорят, вы нелюдим
В глуши, в деревне всё вам скучно,
А мы…

зачёркнуто, зачеркнуто, зачёркнуто…

ничем мы не блестим,
Хоть вам и рады простодушно.

— Ничего себе «скучно» ему! — воскликнул я, — У него поместье в три раза больше нашего! Как можно скучать, когда у него холопы на барское поле третьего дня не вышли?!

— А ещё у него картоха лебедой поросла! Сама видела! — добавила кобыла, — Вишня в саду прямо на дереве сгнила! Управляющий уже третью корову себе на двор крадёт!

— Скучно ему?! А хозяйством он не хочет заняться? Лодырь несчастный! Только бы по балам шастать и девушкам головы морочить…

Зачем вы посетили нас? — продолжала Татьяна Дмитриевна.
В глуши забытого селенья
Я никогда не знала б вас,

— Вот уж точно, чёрт его сюда принёс, — торопился я дочитать письмо до конца, пока Татьяна Дмитриевна натирала поясницу своей маменьке.

Не знала б горького мученья.
Души неопытной волненья
Смирив со временем (как знать?),
По сердцу я нашла бы друга,
Была бы верная супруга
И добродетельная мать.

— Какая хорошая наша барышня, — прослезилась Пегашка, — была бы, говорит, верная мать… Вот у меня тоже жеребяточки были, так их управляющий барина Онегина тоже к себе покрал.

— Не покрал, а продали ему твоих жеребяточек, — вспомнил я грустную историю, как двух молодых коней от Пегашки хозяин наш, пусть земля ему будет пухом, по нужде продал ещё живущему тогда отцу Онегина. Вернее, его управляющему.

— Покрал! Скотина он, управляющий этот… — рыдала в окне Пегашка, — Такие жеребяточки были хорошие! Дай герани, вон, на другом окне горшок стоит. Мне от нервов надо.

— Помолчи, — отмахнулся я от кобылы и продолжил чтение.

Другой!.. Нет, никому на свете
Не отдала бы сердца я!
То в вышнем суждено совете…

зачёркнуто, зачеркнуто, зачёркнуто…

То воля неба: я твоя
Вся жизнь моя была залогом
Свиданья верного с тобой
Я знаю, ты мне послан богом,
До гроба ты хранитель мой…

— Ишь… «богом послан»… — задумался я, — Как легко мы свои хотения Богу приписываем… Всего лишь влюблённость в сочетании с врождённой культурой и честью. Как опасно, оказывается, быть честным и влюблённым! Это же каждый мошенник использовать может к своей выгоде!

И тут меня Пегашка удивила:

— Погоди, — перебила она моё чтение, — а он знает, что она его назначила хранителем до гроба?

— Он ещё не знает, но скоро узнает.

— Вот не хотела бы я получить такое письмо, — недовольно скривила морду кобыла, — Живёшь себе спокойно, и тут бац! а тебе уже должность назначили. А ты вообще-то мечтал в космос полететь, или на курсы кройки и шиться записаться.

— Помолчи, — ещё раз попросил я её, — дай дочитать, пока барышня не вернулась.

Тут мы сделаем перерыв. Маняха попросилась отдохнуть от (за)меток кота Пиппы. Да и у меня дела накопились.

Навигация по рассказам о коте семействе Лариных и его (за)метках о происходящих событиях в романе А.С.Пушкина «Евгений Онегин» ЗДЕСЬ (клик по синим строчкам)