Вы заметили, что Эта перестала на своем канале писать? Кто не заметил, то я вам говорю — она перестала писать. Сегодня уже четвертый день, как она ничего не пишет.
А почему?
А потому что она в политику ударилась. Она теперь кажный день митинги митингует и письма матюкальные пишет разным органам. Не спрашивайте, каким органам. Я только слышу, как Эти на кухне совещаются и про органы говорят.
На её месте я бы только в один орган письма с матюками писала — в мозг. Это тоже орган, хоть и незаметный. У Этой точно незаметный. Но я бы всё равно ему письма писала, потому что он у Этой совсем позабыт-позаброшен… аж плакать хочется, насколько всё запущено…
К компьютеру Эта меня не подпускает. Я ей говорю — «дай, говорю, я вместо тебя напишу! Лапы чешутся!» А она мне — «не дам, опять про меня будешь людям враки врать».
Интересно, когда это я враки врала? У меня всегда чистая правда!
Сейчас она вся в политике. У нас во дворе сносят старые бараки и Эта вся испереживалась, чтобы их правильно сносили. Общается с соседями, языком молотит, что всё плохо и мы все умрём.
Их таких неравнодушных в нашем доме стопиццот двуногих и несколько собак. Письма пишут, журналистов приглашают, в телевизоре ругаются и в газетах фотографируются радостно на фоне бараков. Вместе с собаками.
Впрочем, мне даже на лапу, что Эта во двор помчалась митинговать. Пока она там языком чешет, я Кубкой компьютер включила и села писать по быстрому.
Сама-то я компьютерный аппарат включить не могу, у меня сил не хватает. А Кубкой очень даже легко можно его включить.
— Эй, тунеядец, иди-ка сюда, — надо ему сказать.
Он, конечно, начнёт спрашивать:
— Зачем?
А сам лодырем лежит на диване и даже голову не повернёт.
— А вот тут у меня что-то есть.
— Что?
— А вот иди, покажу.
Любопытство побеждает. Он каждый раз думает, что я ему полкило мячей из кармана выну.
— Вот тут, смотри, — и тычу в кнопку компьютера, — Смотри-смотри! Надо близко смотреть! Нюхай кнопку!
И тут главное, не прозевать. Только он сунется носом в кнопку, надо его по ушам лапой — хрясь. Компьютер и включится.
То, что Кубка каждый раз обижается, что я его обманула, ерунда. Он обижается полминуты, а потом опять верит, что там что-то есть. Им можно любые кнопки включать.
Ну, собственно, вот я и пишу. Потому что Этой некогда.
Ей даже водички мне налить некогда. Собакам наливает, а я хожу вся сухая. Приходится из крана хлебать, как бомжу какому.
Ещё взяла моду три раза в неделю с утра пораньше куда-то пропадать.
— У тебя, что ли, другая кошка появилась? — спрашиваю её, — Или это кот? Признавайся, я не ревнивая.
Но она мне ничего не говорит, а просто исчезает из дома в семь утра, и даже без собак. Лялька сильно переживает такое предательство со стороны своей «богини».
— Лялька, — говорю, — Ты это брось. Двуногие вообще неверные, они по природе такие. Я вот сначала у них одна была, тоже думала — это на всю жизнь. А потом они Кубку притащили. Кубка тоже думал, что кроме нас у Этих никого не будет. Ошибся. Они нам тебя родили.
А Ляльку только одно беспокоит.
— Мама же нас не бросит?
Кубка же на диване познал дзен и на её отлучки вообще не реагирует. Мне это стало подозрительно.
— Ты, блондин, — говорю, — Признавайся, куда Эта по утрам ходит?
— Куда надо ходит, — дерзит он мне, — Я обещал никому не говорить.
Так и не сказал, как я его не стращала отлучением от дивана.
Вот такие у нас дела. Очень подозрительные дела. Буду держать вас в курсе. Ваша Маняха, которая писательница и блохер.
На фото я выковыриваю воду из крана.