Сегодня моя фея Вдохновения ушла с самого утра, хлопнув дверью.

— Адьёс! — крикнула она мне с лестничной площадки, — Не жди меня сегодня! Мне тоже выходные полагаются и я планирую хорошенько гульнуть!

И исчезла. Куда направилась, не знаю. В лёгком светлом сарафане… а на улице, между прочим, по утрам всего +14. Замёрзнет, дурочка…

Проводив Вдохновению, я занялась домашними делами. Приготовила с утра сковородку тушеной капусты с мясом, отварила картошку, настрогала Эдику помидоры для салата… Прогуляла собак.

Села ненадолго к компьютеру и сверстала видеоролик про нашу поездку на Мраморное озеро. Хороший ролик получился.

В правом нижнем углу экрана пиликнуло сообщение из социальной сети.

«От Алёны из приюта» — поняла я и открыла сообщение.

Мы с Алёной пока лично не знакомы. Знаю только, что она помогает моему товарищу Диме Фролову с собачьим приютом в Симферополе. С Димой мы знакомы давно, ещё с поисково-спасательной службы. Дима и его собака Сарделя — спасатели. Кроме этого Дима и Сарделя — владельцы этого злополучного приюта, который смело с лица земли 19 августа этого года, когда Симферополь залило месячной нормой осадков.

Поэтому с Алёной я тоже познакомлюсь лично, когда поеду к Диме в приют. А я обязательно поеду, только немного позже.

«Здравствуйте, Саша», — пишет Алёна. И просит разместить ссылку на свой пост в Фейсбуке, где она пишет про текущие дела в приюте. Не буду сейчас копировать её текст, вы сами сможете прочитать его по ссылке, которая будет внизу моей статьи.

Думы о приюте и способах помощи для него вывели меня на иные воспоминания… о другом приюте… для детей. В Варшаве. И о Пани Барбаре, которую звали просто — Биби.

С Пани Барбарой я познакомилась в далёком 1991 году в Варшаве, где она жила.

Удивительная женщина эта Пани Барбара. Коренная варшавянка, интеллигент до мозга костей, они с мужем организовали в своем доме Семейный Детский Дом, один из первых Домов такого типа.

В общей сложности семейство Станчук пригрели и вывели «в люди» 15 чужих брошенных детей. При чём детей не всегда нормальных. Я бы даже сказала — чаще всего не совсем нормальных. Таковы были правила Семейного Дома — государство обеспечивало Семью просторным жльём, дотациями, а Семья обязалась брать детей без разбора — какого государство дало, такого и приняли.

Дети звали своих опекунов «тётечка» и «вуяшек (дядечка)», потому что дети были уже взрослые — кому 6 лет, а кому и 15. Супруги Станчук не настаивали на «маме» и «папе».

Был у Пани Барбары и Пана Станислава и свой сын, Григорий. Единственный. Домашние звали его Грубый, что по-польски означает Толстый. Был Григорий слегка толстоват… Любя так звали, а он и не обижался. Разве можно обижаться, когда тебя любят?!

Разницы между своим сыном и приёмными детьми Станчуки не делали. Если кто провинился — так получал ремнём по пятой точке независимо от родственных связей. Зато награждали всех поровну, это был закон Семьи.

На детей никогда не кричали, ко всему относились с юмором и позитивом. Жили по принципу «ура! стакан наполовину полный!»

Дети из приютов, попав в такую доброжелательную атмосферу, сначала не знали, как себя вести. А потом «плыли» от смешливой любви и растворялись в новом для них мире.

— Один только раз было, — говорила Пани Барбара, — Вредного такого пацана нам привезли. Ух и натерпелись мы с ним! То соли в кастрюлю насыплет, то тетрадки детям порвёт, то на стенах неприличности нарисует. Воевали мы с ним только юмором, и дети, и мы со Сташком. но по доброму воевали, без ехидства.

Ехидство и прочие запрещённые методы манипулирования в Семье искоренялось прямо на пороге. Как только кто-то начинал применять эти подлые приёмчики, как ему популярно объясняли, что так делать не надо.

Вредного дитёныша долго отучали от вредительства своим близким. И так его достали всеобщим сопротивлением, что вздумал он бежать.

— Убегу, говорит, от тебя! — смеялась Пани Барбара, — А я ему говорю — беги, дверь открыта. Он и убежал! В палисадник! Встал перед окном кухни, приставил растопыренные пятерни к носу, сыграл мне «буратину» — и домой пришел. Потому что на обед были куриные крылышки в медовом соусе!

С тех пор Вредный стал человеком. А Семья очередной раз победила зло юмором, добротой и хроническим позитивом.

Зато родной сын однажды довел мать до слёз.

— Раз приходит Грубый домой, — вспоминала Пани Барбара, — А было ему лет десять, и говорит мне — «Тётя, а обедать скоро?»

Естественно, за «тётю» Грубый получил полотенцем по хребтине.

— Это какая я тебе «тётя»?! Это что ещё такое?!

— Ты чего дерёшься? Я разве плохо сделал? Все зовут тебя «тётей», а я буду звать «мамой»? Это же для других обидно! Пусть будет, как у всех…

Тут Пани Станчук расплакалась. Только слёзы эти были вперемешку с гордостью за сына.

Спустя время некоторые её приёмные дети стали называть её и вуйка Сташка Мамо и Тато. А когда пошли первые внуки, так стали они бабчей и дядком.

— Один мелкий пострел меня вместо «бабча» назвал Биби. Так и осталось. Теперь все меня Биби зовут.

И я звала её Биби. Потому что не было у неё чужих детей. Все родные. Хоть из России, хоть из Польши, хоть из Украины.

Много историй рассказывала мне Пани Барбара, только помню я не все… а попросить повторить уже и некого… нет уже Биби. Ушла в мир иной.

Муж Пани Барбары ушел намного раньше неё. Удивительно, но на похоронах этого тихого и незаметного человека была, по словам Биби, половина Варшавы. Его гроб несли по центральной улице, а люди двигались и по центральной, и по параллельным улицам. Оркестр организовали друзья Пана Сташека, с которыми он любил слегка «поквасить» в своем палисаднике. Золотые руки были у человека — и своё хозяйство держал в порядке, и другим людям не отказывал в помощи. Поэтому провожали его так щедро…

Так эти двое и вырастили 15 чужих детей, как своего единственного ребёнка.

Лёгкие были люди. Никогда ни на что не жаловались. Наоборот — к ним прибегали все за советом или просто поговорить. Из этого Семейного Детского Дома веяло такой принимающей любовью, что каждый там чувствовал себя уверенно. Самим собой.

Я лично это пережила, хотя не была приёмным ребёнком этих людей. Мне достаточно было каждое лето приезжать к ним в гости и жить у них неделями. Нигде я так себя уверенно не чувствовала, как в этом доме.

Ну вот… отвлеклась… а хотела рассказать о приюте в Симферополе. Правда, в Симферополе приют для собак, а у Биби — приют для детей… Упаси Бог сравнивать! Что вы, что вы… как можно…

Однако, в аспекте вечности с нам не спросят — кому ты лимит своей любви отдал. Потому что нет у любви лимита. Не важно, кому мы её отдаём. Главное — ОТДАЁМ. Как в одной горской сказке… Не слышали?

Ух, не получается у меня писать коротко. Я эту сказку вам потом расскажу.

Вот и в приюте ЛаброДом любовь — без лимита. И там тоже двое бьются за жизни своих питомцев. И не справляются без нашей помощи. Впрочем, что много говорить — сами читайте вот здесь (ссылка на свежий пост Алёны в Фейсбуке).

Ого! кто это гремит в коридоре? Хвосты рядом со мной, Эдик на кухне из последних сил таращится в вечерний детективчик… Кто гремит в коридоре?

А это моя фея Вдохновения домой пришла…

Даже не пришла, а, пардон, приползла на бровях…

— Ты что, пьяная?

— Ик! Имею право! Я уже взрослая!

— Ладно, проходи, пьянчужка… будем мыться и баиньки.

Вдохновения хитро на меня посмотрела и залихватски подмигнула, мотанув всей своей растрёпанной головой:

— Что, плохо без меня было? Трудно без меня статейки писать?

Что мне ей сказать, чтобы не обидеть?

— Очень трудно. Прямо замучалась без тебя…

— То-то же… будешь ценить… а то, понима…

Вдохновения не договорила и рухнула тут же в коридоре.

А я пошла отсылать вам этот рассказ, написанный без неё )))